Russian Seattle. Our publications.

К серым корпусам Дома на набережной двенадцатая школа стояла лицом. А другой стороной она смотрела на Лаврушинский переулок. Там, напротив Третьяковской галереи есть высокий жилой дом, тоже в мои юношеские годы имевший название, правда, неофициальное, - "писательский". Квартирами в нем распоряжался Союз писаталей и там жили многие литераторы, в том числе известные. Отпрыски некоторых учились в нашей школе. И среди них - пасынок писателя-юмориста Виктора Ардова, сын от первого брака его жены, актрисы Центрального театра Советской армии, будущий Народный артист Алексей Баталов.

Фамилия эта была известна всем. Даже в школе многие были уверены, что Лешка (так его тогда звали соученики) - сын Николая Баталова, артиста МХАТ, который прославился, сыграв главную роль в картине "Путевка в жизнь". На самом деле отец Алексея - младший брат того, главного, Баталова, тоже работавший в Художественном. У него было звание Заслуженный артист республики, но, подозреваю, обязан он был этим семейным связям - родня Баталовых такие столпы советской сцены, как Андровская и Станицын. Будучи школьником, я - спасибо маме - посмотрел во МХАТ"е едва ли не все спектакли. Лешкин родитель был занят в единственном - горьковском "На дне" - и исполнял второстепенную роль подмастерья сапожника Алешки, который мог запомнится лишь тем, что под собственный аккомпонимент на балалайке пел частушку: "Кабы мое рыло некрасиво было, то меня б моя кума вовсе не любила".

Лешка был старожилом двенадцатой - учился в ней до и после эвакуации. Когда я поступил туда в 7-й класс, Баталов учился в 8-м. Никаких шансов перейти в 9-й у него, закоренелого двоечника и прогульщика, не было. И перед окончанием учебного года он исчез, решив попытать счастья в другой школе. Долго о нем не было ни слуху, ни духу. Возник он неожиданно, причем уже в нашем классе, проучился почти до выпуска и снова пропал.

Был Баталов и у педагогов, и у ребят на особом положении. Все к нему относились, как к молодому человеку, который значительно старше своих одноклассников. Не по возрасту старше, а более зрелым, духовно сформировавшимся, опытным, понимающим, что почем в этой жизни. Так оно и было. Эвакуировался он вместе с театром, где служила мать, подрабатывал там, расставляя декорации, и общался в основном не просто со взрослыми людьми, а с особой их категорией - артистами.

В том, что театр - единственное будущее Баталова, была уверена вся школа. Но считалось, что он - прирожденный комик.

. . . Долгий звонок возвещал о большой перемене, мы захлопывали крышки парт и гуськом направлялись к двери с черной табличкой: "00". Младшеклассники, создававшие в уборной тесноту и вообще мешавшие нам своим присутствием, изгонялись в коридор. Богатеи раскрывали коробки с "Казбеком", курящие делали первые затяжки, а Лешка приступал к работе - пел Вертинского.

Александр Вертинский, только что возвратившийся из эмиграции, был предметом такого же всеобщего поклонения в 40-е годы, как Высоцкий в 60-е, 70-е и 80-е. Как и тот, он первое время выступал только в закрытых концертах на окраинах Москвы. Афиш не было, но весь город как-то узнавал о времени и адресе очередного концерта, и за два-три часа до начала у зала собирались несметные толпы. Песни на собственные слова и музыку, которые он пел в сопровождении превосходного пианиста Михаила Брохеса, стали тут же известны всем, хотя пластинки Вертинского не продавались.

На Высоцкого он походил только популярностью, которая возникла и достигла высших пределов вопреки желанию властей. Во всем прочем они антиподы. Можете вы представить себе Высоцкого во фраке, поющим, облокотившись на концертный рояль и под его аккомпонимент, жестикулирующим холеными руками с длинными пальцами, на одном из которых перстень с крупным бриллиантом, излучающий в зал лучи? В такой же мере немыслим бренчащий на гитаре Вертинский в джинсах и в свитере.

Я жду вас, как сна голубого,
Я гибну в любовном огне.
Когда же вы скажете слово?
Когда вы придете ко мне?

Или в уста Вертинскому - о Нинке, которая "жила со всей Ордынкою":

Она ж хрипит, она же грязная,
И глаз подбит, и ноги разные,
Всегда одета, как уборщица.
Плевать на это, очень хочется.

Все говорят, что не красавица,
А мне такие больше нравятся.
Ну что ж такого, что наводчица?
А мне еще сильнее хочется.

Но песни и того, и другого пережили их авторов. Потому что оба гении. И каждый выражал затаенную тоску своего поколения, старший - тоску по безвозвратно ушедшей человеческой жизни, младший тоску по свободе самовыражения.

Чем сразу покорил Вертинский нас, 16-летних мальчишек, знавших лишь понаслышке о "влюбленно-бледных нарцисах", "лиловых неграх" и "бананово-лимонном Сингапуре", я и теперь не понимаю. Но мы ждали его песен в исполнении Баталова, как праздника, хотя повторялся он, этот праздник, ежедневно, с перерывами лишь на выходные и те дни, когда Лешка прогуливал школу.

Каждый из нас и сам мог напеть любую песню Вертинского - мы знали все наизусть от первой до последней строчки. Но мы хотели слушать поющего их Баталова. Он делал это виртуозно, чуть-чуть, как Вертинский, грассируя и жестикулируя. Он даже немного бледнел, как тот. Однако это была не копия, а, скорее, шарж: в каждом звуке и жесте угадывался едва заметный гротеск.

Во время малых перемен мы тоже не скучали. Баталов развлекал нас, то пародируя знаменитых артистов, то превращая уборную в скотный двор с кудахтающими курами, блеяющими овцами, мычащими коровами, хлопающими крыльями петухами. Все, что он творил на переменах, выдавало в нем несомненный комедийный дар. Он и в "Горе от ума", подготовленном нашим классом к какому-то праздничному вечеру, играл не Чацкого, а Фамусова, и появлялся на сцене в халате с кистями и ночном колпаке. Кто бы мог тогда подумать, что будущие персонажи Баталова герои "Дела Румянцевых", "Девяти дней одного года", "Дамы с собачкой"?

В классе Баталова не жаловали. На школьных вечерах он без зазрения совести атаковал самую эффектную девочку, не им приглашенную, и норовил назначить ей свидание. Ее ухажер кипел от негодования, остальные были с ним солидарны. С другой стороны, Алексей более чем сдержанно относился к хорошо одетым, сытым, не считающим денег соученикам, уверенный, что больше, чем они, заслуживает достатка.

У него же никогда не было гроша за душой. Носил он сапоги из грубой кожи, старые пиджаки и мятые брюки. Когда я однажды явился на урок в первом моем приличном костюме, который родители купили у приехавшего из Германии знакомого, Баталов сделал мне замечание:

-Так носить хорошие вещи нельзя. К такому костюму должны быть соответствующие обувь и рубаха. И нужен галстук. По мне - или так, или никак.

Из одноклассников самым близким его приятелем стал я. Видно, на его выборе сказалось то, что я по младости, по глупости не умел скрыть телячий восторг перед его талантливостью. К тому же у нас с ним была общая подруга, ставшая через несколько лет его первой женой Ира Ротова, дочь художника-каррикатуриста из журнала "Крокодил". До войны он прославился, как иллюстратор к произведениям Ильфа и Петрова, а в годы нашей дружбы отбывал срок по статье, карающей за контрреволюционную деятельность.

Случалось, мы с Баталовым забалтывались, выходя из школы, и я, чтобы не прерывать беседу, шел провожать его до дому. Как-то он предложил: "Зайдем?". Я согласился и не пожалел.

Ардовы жили в простороной трехкомнатной квартире. Одна комната служила столовой, другая - спальней, третья - детской: у Ардовых было два общих сына, Боря и Миша, младшеклассники нашей школы. Баталов помещался в четвертой, которая не считалась "полезной жилплощадью", т.е. с нее не взималась квартплата. Она не отапливалась, была, если память мне не изменяет, без окон. Такие служат либо кладовкой, либо жилищем домработницы.

Вещей почти не было: маленький письменный стол, узкая койка и шкаф. Словом, ничего заметного, если бы не стены. На одной висел натюрморт, написанный Баталовым, который хорошо рисовал. На другой - фрачная пара, котелок и трость с набалдашником. Рядом - фото Лешки, облаченном во все это великолепие и с тростью в руке: ни дать, ни взять - опереточный герой. В углу висела икона и под ней теплилась лампадка.

Теперь такое убранство комнаты молодого человека никого бы не удивило: его сочли бы данью моде. Тогда это выглядело театральной декорацией. А такое украшение, как икона, - во всяком случае в городской квартире - грозило ее владельцу, тем более молодому, крупными неприятностями в виде выговоров, общественных порицаний, изгнания из комсомола. Впрочем, Лешка, чуть ли не единственный из класса, в комсомоле не состоял.

Незадолго до выпускных экзаменов Баталов снова ушел из школы. Не знаю - спрашивать было неловко, - получил ли он аттестат зрелости и сдавал ли выступительные экзамены в ВУЗ, но, как и все мы, осенью 47-го года стал студентом. Его приняли в училище МХАТ. Отличалось оно от остальных ВУЗ"ов тем, что не имело военной кафедры. Это значило, что окончивший не получал звания офицера запаса и подлежал призыву в армию. Так что, пришлось Баталову облачиться в солдатское обмундирование и постричься наголо.

Службу он проходил в Центральном Театре Советской Армии. Ездил туда, на площадь Коммуны, из казармы. Уже тогда начал сниматься в кино и играть в театре. Первые его актерские работы я видел. В учебном фильме для военнослужащих он показывал, как собирать и разбирать станковый пулемет. В спектакле "Закон Ликурга" исполнял бессловесную роль американского полицейского.

С Баталовым-известным актером я уже не виделся, а лишь однажды говорил по телефону. Это было, когда я работал в "Советском Спорте". По случаю какого-то события - то ли открытия футбольного чемпионата, то ли отъезда сборной не первенство мира - мы печатали напутствия видных деятелей: ударников, ученых, артистов. Я раздобыл номер телефона Баталова и позвонил. Он сам взял трубку и вот такой примерно разговор у нас получился:

-Это Алексей? Добрый день. Меня зовут Евгений Рубин. Помнишь такого? Мы вместе учились в двенадцатой школе.

После некоторого молчания он ответил неуверенным голосом:

-Фамилию твою вспоминаю. Но как ты выглядел, не могу припомнить. А по какому ты делу?

Я изложил свою просьбу.

-Да я ведь спортом не интересуюсь и никаким боком с ним не связан. Так что, извини.

На том мы с ним и распрощались.

Что к спорту он равнодушен, было мне известно еще со школьных времен. Но знал я и то, что это редко останавливало и более известных, чем он людей, от соблазна лишний раз увидать свое имя в газете с миллионным тиражом в компании других знаменитостей. Баталов оказался редким исключением.